под морем скучно, физиология и про экзистенциальное удовольствие
читать дальше
Почти всю беременность подозревала, что на этот раз с ребенком все будет точно в порядке, зато я умру в родах. Не то чтоб боялась, а так - "вдруг война, а я не выспался". Что они все будут делать без меня, у меня же старший сын мелкий еще, и второй вот младенец - куда их? В принципе, похоже, действительно могла. Чертов шов начал-таки расходиться.
Как я уже говорила (и помнится, по тому же самому поводу): только когда тебе поставят хорошую клизму, понимаешь, сколько все же в человеке всяческого дерьма...
Что-то со мной сильно не так. Я говорила, что у меня проблемы с определением, чего хочу я? и с зависимостью от чужих оценок? это не проблемы, это уже армагеддец. Потому что я наконец испытала чувство счастья и довольства.
Но вовсе не после клизмы (она дает колоссальное чувство облегчения 
, не на операционном столе, когда мне ребенкиными пяточками по щеке провели (на этот раз я знала, что с ним-то точно будет все в порядке).
Довольство наступило в реанимации. Представляете, господа: лежу на койке, все ниже ребер пока ни боли не чувствует, ни двигаться не может, на одной руке датчик, в другую воткнут венный катетер, гадить все равно нечем, в мочевой канал тоже воткнут катетер, для сбора крови засунута подкладная. И мне, наконец, хорошо. Потому что я ничего не могу сделать неправильно, ничего не могу испортить - я вообще ни хрена не могу сделать, даже описаться. Никакой ответственности, даже за подкладную, сестра посмотрит, даже за переполнение пакета с мочой и за собственный сбоящий пульс. И от меня никто ничего не хочет. По крайней мере, ничего, противоречащего моим желаниям. А хочу я жить, и чтобы детеныш жил. Больше ничего не хочу. И никто от меня больше ничего не хочет. Зато все хотят, чтоб я была живая. СМС вот присылают. А я тоже умирать не хочу. Гармония. В сущности, мы с детенышем на некоторое время примерно в одном положении - те же права и обязанности, то же отношение окружающих.
Впрочем, потом стало совсем хорошо: принесли чадушко и ненадолго мне его к груди приложили. Он радостно зачмокал, устроил мне трещину на соске и вопросительно поглядел одним глазом. Второй открывать ему было лень.
Дело десятое, что через некоторое время будет казаться, что счастье - это когда а) снимут чертов венный катетер б)дадут пожрать в) когда детеныш спит. Но масштабы бедствия меня ужаснули: что-то с этой головой сильно не так.
Меня-таки сожрала внутренняя тумбочка. Я, кажется, не могу играть. Дурачиться, веселиться, генерировать "понарошку". При попытке измыслить историю про цветную капусту ловлю себя на том, что втираю Янкелю что-то про фракталы. Не могу рассказать историю - просто так, с нуля или нарисовать картинку. Кормить куклу какбудтошним печеньем. Вроде в тисках меня зажало. Весь мир слишком серъезный и неприкольный. А я никогда не умела заниматься тем, что не прикалывает.
Выгорела окончательно, наверно.
Что очень неприятно - иссякли запасы терпения. Больше не могу терпеливо просить по эннадцать раз, хочется уже скомандовать, и чтоб побежали. Не побегут. Одно хорошо, теперь могу все сама опять делать.
Я теперь зверь дохлый, но чертовски эффективный. И знающий, как выглядит счастье.
с одной стороны, вполне закономерно, что в моих кошмарах я теперь периодически где-то теряю и ищу двоих детей. То есть ничего неожиданного больница в этой области мне не преподнесла. С другой стороны, кошмар о том, что мой муж на свое пятидесятилетие, юбилей, так его, надел коричневый пиджак и лиловый галстук с золотыми слониками - это, знаете ли, свежая струя.